— Многие люди читают больше вас, но далеко не многие понимают, что говорят или пишут.
— И я не все понимаю.
Джин не могла решить, нравится ли ей их разговор или нет. Ее почти всегда считали тупицей.
— Никто не может все понять до конца, — заметил Ланс. — Вопрос только в том, что мы будем делать?
— С чем? — не поняла девушка.
— Ваш интеллект намного опережает ваши способности читать и писать, — объяснил Диллон.
Джин уставилась на него, не зная, как реагировать на его слова, хотя прекрасно понимала, что Ланс прав.
Никто не мог знать это лучше ее самой. Она прожила с этим всю жизнь. Поначалу просто бесилась, пыталась читать специальные книги, что-то писать. Но, в конце концов, бессильная ярость изжила себя, и Джин просто смирилась со своей неполноценностью. И никогда никому не позволяла себя жалеть.
Вот и сейчас она не чувствовала благодарности за понимание. Джин злилась.
— Ну, можно попытаться взмахнуть волшебной палочкой или загадать желание на звезду. А лучше написать Санта… Хотя нет, это исключено. Санта-Клаус никогда не разберется в моей писанине.
Сарказм не остался незамеченным. Ланс в который раз спросил себя, что делает здесь. Вместо того чтобы быть благодарной, эта девчонка… А чего он, собственно говоря, ждал? Благодарности? Но он глубоко ошибался, думая, что Джин способна на проявление подобных чувств. Она скорее выпроводит его, чем скажет спасибо. Однако что-то еще удерживало Ланса в этой квартире.
— Вы правы, — продолжал он. — Но нужно постараться что-нибудь сделать.
— Зачем? — просто спросила Джин.
Зачем? Ланс не знал, что ответить. Взгляд горящих зеленых глаз не позволял молчать. Понимая, что у него нет достойного ответа, он ухватился за соломинку.
— Иначе придется рекомендовать декану отчислить вас.
Джин опешила. Она почти не знала Диллона, но в душе была уверена, что он не способен на такое.
— Вы блефуете, — бросила она сердито.
Ланс и сам не знал, на что рассчитывает. Он посмотрел на девушку и не отводил взгляда до тех пор, пока она не опустила голову.
— Зачем вы делаете это?
Диллон колебался. Он всегда был сторонником той точки зрения, что никого нельзя заставлять учиться. Но именно этим он сейчас и занимался.
— Кто-то должен заняться вами, — хмуро заметил он. — Но это буду не я.
— А кто?
— Ваш репетитор. То есть мой отец.
Джин, гордо вскинув голову, сказала:
— У меня нет денег на дополнительное обучение.
— Догадываюсь! — Ланс оглядел комнату. Никто не стал бы жить в таких условиях, имея малейший выбор. — Скажем, это будет по взаимной договоренности. Вам нужен репетитор, а моему отцу — ученик. Ведь он пока не может работать.
— А профессор в курсе ваших планов?
— Да, я ему говорил. Он даже узнавал в ассоциации по вопросам дислексии методы обучения таких, как вы.
— Чувствую себя звездой, — фыркнула Джин.
— Так, значит, вы согласны?
— Нет! — выпалила девушка. Она не привыкла соглашаться. — Даже если бы я и хотела, у меня нет времени.
Казалось, Ланс предвидел такой довод.
— Вы можете не посещать мои семинары.
— Правда? — недоверчиво спросила она.
— Почему бы и нет? Все равно вы не принимаете участия в обсуждении, словно вас нет.
Джин покраснела.
— Это не специально. Я всегда не любила школы.
— Ни одну из тех, где учились?
— Ни одну, — рассмеялась она. — Правда, и я была для них не подарок. Нет, меня не исключали. Просто мы много переезжали.
— Мы? — переспросил Диллон. — И сколько вас было?
— Только двое, — ответила она, — я и отец. Мама умерла, когда я была совсем девчонкой.
— Так, значит, вас воспитывал отец?
— Можно сказать и так, — еле слышно пробормотала Джин.
Ланс заинтересованно посмотрел на нее.
— А как бы вы это назвали?
Девушка уже сожалела, что задела эту тему. Однажды она призналась одному из учителей, что ее отец пьет. Потом к ним домой стал наведываться социальный работник.
— Никак, — попыталась она резко сменить тему.
Но Ланс не собирался отступать.
— Может, я помогу советом. Я ведь тоже отец-одиночка.
Джин сомневалась, что это одно и то же.
— Прекрасно! Вы можете себе представить, что ваш отец напился пьяным, а вы пытаетесь уложить его спать?
Диллон сначала принял это за шутку, но лицо Джин свидетельствовало об обратном.
— Вы часто с ним видитесь? — спросил он.
— С отцом? Нет, он умер.
— Мне очень жаль. — Ланс понимал, что этих слов недостаточно.
Но Джин не хотела принимать сожаления.
— Это было облегчением. По крайней мере… для него.
Она ненавидела и любила отца одновременно. Когда он напивался, она была беспомощной и от этого плакала. Но умер он трезвым.
Глаза защипало, но Джин успела отвернуться, прежде чем Ланс Диллон заметил слезы. Она ненавидела жалость. Сочувствие в глазах людей, когда они смотрели на ее отца, ее бесило.
— Должно быть, вы тоскуете по нему, — тихо проговорил Ланс.
Но она не оценила его деликатность. Да что он может знать?
— Почему я должна тосковать по нему? — бросила она с вызовом. — Потому, что так принято? Так полагается? Или так нужно говорить?
Господи, как с ней тяжело! Ланса раздирали противоречивые желания: защитить эту девушку и вместе с тем сказать ей что-то резкое, злое.
Он обхватил ее за плечи и развернул к себе.
— Отпустите меня!
Но Ланс продолжал сжимать ее плечи.
— Хоть посмотри на человека, прежде чем пошлешь его ко всем чертям! — рявкнул он.